/Обалденный автор. Еще прочитать можно/О том, что одеваться надо нарядно, Руська вспомнил впоследний момент.- Мама! — позвал он.- Слушай, нам Галя Карповна вчерасказала, что вместо уроков мы пойдем в театр и надо надетьчто-нибудь такое…- Галина Карповна,- автоматически поправила мама, неотрываясь от плитки. На сковородке скворчали картофельныеоладьи.- Подожди, а какой такой театр?Не знаю. В театр да и в театр. Какая разница?Всегда предупреждали…- нахмурилась мама.- Что же тывчера-то молчал?- Забыл,- вздохнул Руська.- Забыл… ах, ты же…- Да ну, чего особенного? Подумаешь, в театр. Бывали уже втеатрах, и ничего…- Может, и ничего,- мама смотрела куда-то в угол,- а можети чего… и отец ушел…- Да ладно тебе,- Руська не понимал, из-за чего,собственно, расстройство.- Ты мне лучше дай какую-нибудьденьгу, я там в буфете чего-нибудь посмотрю…- Господи,- сказала мама.- Добытчик ты наш…Оладьи, понятно, подгорели. Впрочем, Руська именно такие илюбил, но мама почему-то всегда старалась делать бледные,мягкие. Оладьи он запил большой кружкой приторного морковногочая.- Вот это наденешь,- сказала мама.- Он колючий,- запротестовал Руська.- И жаркий.- Потерпишь,- отрезала мама.- Но ведь в театр же…- О, господи,- сказала мама предпоследним голосом.- Небудешь забывать вечерами… сказал бы вчера, попросила бы РадуВалерьевну, чтобы выписала тебе освобождение…Это уже было настолько ни к селу, ни к городу, что Руськаперестал сопротивляться — даже мысленно — и натянул «секретный»свитер. Секретным свитер был потому, что в него мама ввязаласплетенный косицей волос, так что от некоторых чар и от дурногоглаза свитер оберегал неплохо.- А вот это — на шею,- сказала мама и завязала на семьузлов шелковую веревочку.- Будут отбирать — отдай. И говори,что нашел.- Что я, совсем маленький, что ли? — обиделся Руська.-Учишь как все равно…- Большой ты, большой,- сказала мама.- Потому и говорю. Смалого какой спрос…Ха! Возле школы уже стоял автобус, и Галя Карповна махаларукой из двери. Класс плющил носы о стекла.- Вечно ты, Повилихин, приходишь в последнюю минуту,- сполоборота завелась Галя Карповна.- Ты да Хромой, двое вастаких гавриков…- Не опаздываю же,- резонно возразил Руська.- Я сколько раз говорила: приходить за пятнадцать минут доначала уроков! Звонок не для вас, звонок для учителя! — ичто-то еще в том же духе.Руська молча обогнул ее с наветренной стороны и двинулсяпо проходу, ища место. Ничего нового он услышать не надеялся.- Ксива есть? Ксивы нет. До свидания,- пробормотал оннегромко, но так, чтобы его услышали. Машка Позднякова, соседкапо двору и по алфавиту, фыркнула.- С тобой не занято? — спросил Руська.- Садись,- сказала Машка.- Она все равно не придет.- Откуда ты знаешь?- Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?- Ну?- В Кремль!- Как — в Кремль? Вчера же говорили, что в театр…- Ты и поверил, глупышка?- В лоб дам,- пообещал Руська.- Ну и как хочешь,- обиделась Машка, хотя уж не ейобижаться.- Вон — мест много…- Подожди. А зачем — в Кремль? Что там делать?- А то ты не знаешь?- Чего?- Чего-чего. Не слышал ни разу, что ли?- Слышал,- неохотно сказал Руська.- Только все этокак-то… как-то не так… Мама рассказывала: их возилиторжественно, отбирали самых-самых… они цветы дарили, рапортчитали…- Говорят, что всех возят только не велят об этомрассказывать,- прошептала Машка и резко отвернулась.- О чем вы тут шепчетесь? — возникла рядом Галя Карповна.-Я миллион раз говорила, что шептаться нельзя, хочешь что-нибудьсказать — скажи громко, при всех.- Вон Хромой идет,- громко и при всех сказал Руська.Толик Хромой — это у него настоящая фамилия, прозвище унего было Костыль — запыхавшись, вскочил в автобус.- Тебя одного и ждем,- сказала Галя Карповна.- Сорокчеловек тебя ждут!- Я опять опоздал?- удивился Толик.- Ну никак не могу кэтим трамваям приспособиться.- Об’яснять будешь директору,- сказала Галя Карповна.-Так, нет Полубояринова, он болеет, и нет Стеллы Мендельсон…Галя Карповна поджала губки.- Водитель, поехали!Толик плюхнулся на пустое сиденье — как раз через проходот Руськи. Расстегнул портфель, вынул кляссер и подмигнулРуське. Руська привстал — Галя Карповна как раз отвернулась иговорила что-то водителю — и шмыгнул через проход.- Во, как и обещал…- начал Толик, но Руська его перебил:- Знаешь, куда едем?- Ну… куда? — вздрогнул Толик.- В Кремль…- от Толикова испуга Руська немногорастерялся.- Как же так… мне же нельзя, я ведь уже был…- зашепталТолик,- почему вчера не сказали?.. я ведь был весной, мненельзя…- Так скажи Гале,- предложил Руська.- Не отпустит… а то еще мамке на работу сообщит — ивсе… ох, как же это я… осел, ведь так не хотел идти, думаю:ногу бы сломать…- Так ты там был? — прошептал Руська?- Ну да, я же говорю — весной, еще когда в той школе…- Слушай, а что там?Толик замолчал, уставился куда-то в бок.- Так что? Почему все так бояться?- Сам увидишь… да никто и не боится… а так… я незнаю. Я правда не знаю. Водят, все показывают… Глав-пушку,Глав-колокол… картины разные, сабли, пистолеты старинные…ну и это…- К самому?- Ну… Слушай, Руська, хочешь я тебе все свои марки отдами расскажу, что мне один большой парень рассказывал, а за этобуду там все время за тебя прятаться? Потому что ты не ходилеще, тебе можно, а я уже ходил…- Хорошо. А что он тебе рассказывал?- Значит так. Когда-то давно сам умер — или как будто быумер… и те, которые с ним были, соратники — они решили:сохранить его тело, сделать мумию и выставить в музее, чтобывсе видели и знали, какой он был. Ну и вот… сделали мумию, апотом к ним приходит один маг и говорит: а хотите, я его… ну,мумию, то есть… оживлю? А те без него не знают, что делать,говорят: хотим. Маг и оживил. Потом много всякого было…- Опять шепчетесь? — налетела Галя Карповна.- Я сколькораз говорила: шептаться нельзя! Хочешь что-нибудь сказать -встань и скажи громко! Повилихин, а кто это тебе разрешилпересаживаться? Сядь немедленно обратно!- Так мы договорились? — одними губами спросил Толик.Руська кивнул.Их долго не пропускали в Красный Круг — проверяли какие-тобумаги у водителя, что-то еще. Потом в автобус вошла толстаятетка в черной кожаной куртке с железной пентаграммой на рукавеи наганом на поясе.- Какие красавцы! — сказала она, разглядывая класс. — Нашебудущее! Поезжайте, водитель…Когда автобус пересекал Красный Круг, Руська вдруг озяб.Он покосился на Машку: у Машки дрожали губы. Ни фига себе…Автобус свернул направо, и Руська увидел Кремль — во всей егокрасе: красные с золотом стены, бронзовые шестиконечные щиты назубцах, башни с железными пентаграммами на шпилях — исверкающая в лучах солнца тонкая, как кружево, золотаясеть-оберег, натянутая между башнями…- Ух ты! — восхитился Руська.- А вот эту сеть моя бабушка вязала,- сказала Машка.- Неодна, конечно…Ворота перед автобусом открылись, пропустили его,закрылись.- Выходите и стройтесь! — скомандовала тетка с наганом.Снаружи остро пахло ладаном: трое в таких же, как у тетки,кожаных куртках обходили автобус кругом, махая кадилами и шепчазаклинания. Класс топтался, озираясь.- Построились, построились! — торопила тетка.- Чему вастолько в школе учат?Наконец, класс выстроился в одну линейку. Галя Карповнабегала за спинами, топая, как шумное приведение.- У кого есть магические предметы, амулеты, обереги -сдайте! — потребовала тетка.- Потом то, что дозволено кношению, будет вам возвращено.- У меня — вот… сказала Машка, протягивая кусочекянтаря.- И у меня,- Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.- И у меня… и у меня…- класс сдавал оружие: маленькиепентаграмки, старинные монеты, кроличьи лапки, крошечныхкостяных кошек и слоников…- Не стыдно быть такими суеверными? — укорила тетка.- Аеще в школе учитесь… Теперь мы проверим вашу честность.Федор, где ты?Откуда-то появился одетый в военную форму горбун с чучеломобез’янки на плече. У Руськи упало сердце: теперь все…Прикинься шлангом, велел он себе, бить ведь не будут…Горбун медленно шел вдоль выстроившегося класса, что-тошепча и прихихикивая. Он дошел до Руськи и вдруг остановился,будто принюхиваясь. Со слабым хрустом, слышным так, как если быломался лед на реке, обез’янка приподняла веки и сталавыпрямлять скрюченную, прижатую к груди ручку. Тонкий черныйпалец уставился Руське пониже подбородка. Страх был такой, чтоРуська перестал чувствовать себя — тело стало чужое и как изваты. Не описаться бы… Он, может быть, упал бы — но сзадиподхватили, обшарили и нашли, конечно, веревочку.- Эт-то что? — грозно нависла над ним тетка.- Это что, ятебя спрашиваю?- В-веревочка…- Веревочка? А какая веревочка?- Кра… красивая…- Я тебе покажу — красивая! Шелковая веревочка с семьюсионскими узелками! Ты хоть знаешь, что это такое?- Не… не знаю…- Учительница! — воззвала тетка, потрясая рукой сверевочкой — она держала ее двумя пальцами, брезгливо, будтоэто был глист. — Учительница! Почему ваши дети не знают самогоэлементарного?И тут Галя Карповна удивила Руську.- Простите,- сказала она. — В школу поступает списокпредметов, запрещенных к ношению. Насколько я знаю, этогопредмета там нет. Поэтому претензии могут быть пред’явлены кнаблюдающим инстанциям, но никак не к школе и не к ученикам.Тетка еще поворчала для порядка и куда-то ушла, уносязапрещенный предмет, и никто не догадался, что веревочка этаотвела взгляд обез’янки от Руськиного свитера…- Где ты взял эту гадость? — ненавидяще глядя куда-то мимоРуськи, прошипела Галя Карповна.- Нашел…- Руська отходил понемногу от пережитого страха.- Что ты врешь — нашел…- Правду говорю… клянусь… Лениным клянусь…-прошептал Руська.Он при этом сложил крестом пальцы левой руки. Этоподействовало и гром не поразил Руську.Их долго-долго водили по Кремлю, показывая все, что тамбыло. Возле Глав-колокола Толик потерялся, но его нашли ивернули. Потом экскурсовод рассказывал много интересного проГлав-пушку. Глав-пушку отлил великий русский мастер АндрейЧохов за много лет до рождения Ильича, но специально для того,чтобы охранять вождя от злоумыслов. Обычными снарядамиГлав-пушка не стреляет, да она и не предназначена для этого. Новот если кто задумает что-то злое против Ильича, то Глав-пушкатут же испепелит негодяя магическим огнем… Руська подумалбыло, а как же тогда история с Каплан?… но спросить нерешился.- А теперь пойдемте — Ильич ждет вас,- сказал экскурсоводс широкой неподвижной улыбкой.Класс построили попарно и повели к дверям в большом доме.У дверей стояли часовые в высоких шлемах. Они взяли «на караул»и не шевельнулись ни одним мускулом, пока класс проходил мимоних. По ту сторону тяжелых дверей ждали люди в кожаных куртках.- Пойдемте, дети,- сказала другая тетка, чем-то похожая напредыдущую, хотя и совершенно не такая: худая, с длинным носом.- Не шумите, не галдите, не задавайте вопросов сами. Ильичбудет спрашивать — отвечайте по одному, я буду показывать, комуотвечать. Ильич будет угощать вас конфетами — больше двух братьнельзя. Не набивайте конфетами рот — это некрасиво. Послевстречи вас покормят в столовой. Если кто-то хочет в туалет,сходите сейчас, вон туда, — она показала рукой.Полкласса воспользовалась предложением.- А можно я спрошу? — раздался чей-то голос. Руська скосилглаза: это был Венька Степанов, на вид — тихий очкарик…- Спроси, мальчик, — благодушно сказала тетка. Не зналаона, кто такой Венька.- Степанов! — предостерегающе гаркнула Галя Карповна, нобыло поздно…- А это правда, что Крупская отравилась?Тетку будто стукнули палкой по затылку. Она замерла,мгновенно сгорбившись, потом медленно распрямилась, откинулаголову назад, как кобра, и всем телом повернулась к Веньке.- Ну что ты, мальчик, — сказала она медовым голосом. -Надежда Константиновна скончалась от пневмонии, и все оченьгоревали о ней, и Ильич — больше всех… А почему ты спросил?Тебе кто-то говорил об этом, да? Кто же?- В трамвае слышал, — сказал Венька. — Два старикапоругались, один другому это и сказал.- Ах, чего только не говорят люди в ссоре! — вздохнулатетка. — Никогда не ругайтесь, дети. А вам, учительница, ясоветую уделить особое внимание этому мальчику. Может быть,имеет смысл показать его хорошему врачу…Класс поднялся на второй этаж. У двустворчатой двери,обитой синей кожей с вытесненными на ней пяти-, шести- исемиконечными звездами, знаками единорога и чем-то еще, чегоРуська никогда раньше не видел, стояли совсем уж странныечасовые: рыцари в латах и с обнаженными мечами в руках.- Строимся, строимся, — суетилась Галя Карповна, носатаятетка и еще какие-то люди. Класс строился, но как-то не так.Наконец, тетка, которая, похоже, всем тут заправляла, даласигнал:- Заходим!Рыцари с лязгом наклонились вперед и взялись за ручкидверей. Невидимый оркестр заиграл марш. Двери распахнулись, икласс стал медленно вдавливаться в комнату.Там было полутемно, стоял большой письменный стол, книжныешкафы, диван, несколько кресел. За столом сидел человек ичто-то писал, макая перо в чернильницу. На входящих он несмотрел. Наконец, все вошли, замерли — и повисла такая тишина,что слышно стало слабое шарканье пера о бумагу.- Владимир Ильич! — медово заговорила тетка. — Гости квам, школьники, отличники!Человек отложил перо и медленно выпрямился. Он оченьпоходил на свои портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде,и в то же время чем-то неуловимо отличался от них, и Руськеподумалось, что прав был дядя Костя, когда говорил отцу — аРуська нечаянно подслушал,- что фотографируют, рисуют и лепятдругих людей, специальных артистов, чтобы избежать дурногоглаза… Кожа человека за столом странно лоснилась, и смотрелон на класс тоже странно: будто никак не мог понять, что это залюди и что они здесь делают. Тетка с длинным носом встала рядомс ним, повернулась к классу, и Ильич тут же хитро улыбнулся,подмигнул или прищурился — Руська не понял — и быстро встал.- Культурная задача не может быть решена так быстро, какзадачи политические или военные, — сильно картавя, сказал он.На слушателей он смотрел так, будто сам стоял на трибуне, а они- у его ног. — Мы не можем уничтожить различия между классамидо полного введения коммунизма. Нам не нужно зубрежки, но намнужно развить и усовершенствовать память каждого обучающегосязнанием основных фактов, ибо коммунизм превратится в пустоту,превратится в пустую вывеску, коммунист будет только простымхвастуном, если не будут переработаны в его сознании всеполученные знания. Тут мы беспощадны, и тут мы не можемвступить ни на какой путь примирения или соглашательства. Этонадо иметь в виду, когда мы, например, ведем разговоры опролетарской культуре. Старая школа была школой учебы, оназаставляла усваивать массу ненужных, лишних, мертвых знаний,которые забивали голову и превращали молодое поколение вподогнанных под общий ранжир чиновников. Теперь они видят:Европа так развалилась, империализм дошел до такого положения,что никакая буржуазная демократия не спасет, что толькоСоветская власть может спасти. Трудящиеся тянутся к знанию,потому что оно необходимо им для победы. Главное именно в этом.Мы говорим: наше дело в области школьной есть та же борьба засвержение буржуазии; мы открыто заявляем, что школа вне жизни,вне политики — это ложь и лицемерие. То поколение, которомусейчас пятнадцать лет, оно увидит коммунистическое общество, исамо будет строить это общество!Первой захлопала Галя Карповна, за ней — весь класс.Руська бил в ладоши «коробочкой» — то есть пальцами правой рукив расслабленную ладонь левой; звук от этого получался громкий ирезкий, как выстрел. За его спиной Толик хлопал «венчиком» -это еще громче, но глуше. На Руську навалилось какое-то несовсем понятное разочарование — все, что происходило сейчас сним и с остальными, было таким простым, деловитым… инепонятно, почему об этом так не хотят говорить, почемуразволновалась мама и чего боится Толик…Ильич сел, каким-то птичьим движением достал из ящикастола огромную коробку конфет, опять хитро прищурился.- Желание поговорить с народом у меня всегда есть, -сообщил он. — Да вы угощайтесь, не стесняйтесь. Интересно сталов школе учиться?- Вот ты, девочка, — показала пальцем на Машку носатаятетка.- Интересно, Владимир Ильич! — закричала Машка. Мы учимсярусскому языку и литературе, математике и географии, физике ихимии, рисованию пению и физкультуре! По всем предметам унашего класса полная успеваемость!..- И пению учитесь? — прищурился Ильич. — А какие песнипоете?- Революционные, Владимир Ильич! — у Машки от натугисорвался голос. — И про нашу любимую партию!- А неужели детских песен никаких не поете? Я вот помню,мы пели… нет, забыл… берите конфеты, берите! Забыл песню…Все стали подходить и брать конфеты. Руська тоже подошел ивзял. Конфеты были необыкновенно вкусные, он проглотил обе водин миг и вдруг услышал, как за спиной вздохнул — нет,протяжно всхлипнул Толик.- Сходи, возьми, — сказал Руська. Вкусные — жуть.- Не, — сказал Толик.- Ну, хочешь, я схожу? — предложил Руська.- Нет, — голос у Толика стал совсем слабый. — И ты… тыне ходи…Тетка с длинным носом взглянула на часы.- Все, дети, — сказала она. — Время Владимира Ильича оченьдорого для страны и для всех нас, попрощаемся с ним, досвидания Владимир Ильич!- До свидания, до свидания! — заговорили все и повернулиськ выходу.- Держи меня… прошептал Толик и повис на Руське. Руськавцепился Толику в ремень, оглянулся — кто поможет? ГаляКарповна была далеко. Подоспел Ромка Жариков, вдвоем с Руськойони подхватили Толика под руки и повели к выходу. Ильич -Руська успел заметить — уже сидел, как вначале, и водил перомпо бумаге. И вдруг Руське страшно захотелось, чтобы хоть что-тослучилось… чтобы Ильич показал классу «козу»… он опятьоглянулся и обомлел: Ильич, не отрываясь от письма, подняллевую руку, выставил указательный палец и мизинец — и боднулвоздух…В коридоре стало плохо еще и Машке. Дядька в военной формепод белым халатом поднял ее на руки и отнес на кушетку. Толикапосадили рядом, он был весь синий и дышал ртом. Не надо такволноваться, кудахтала Галя Карповна. Посмотрела бы на себя,подумал Руська.- Передохнули? — спросила тетка с длинным носом. — Прошу встоловую. Вам будет дан обед из трех блюд, кто захочет добавкиможет попросить официантку.- Дойдешь? — тихонько спросил Руська Толика. Толикпромычал что-то в том смысле, что да, дойду.Ха, подумал Руська, когда их повели по коридору, тутсамому бы не упасть! Ноги были тяжелые, как гири, и совсем неотрывались от пола. И все так: шаркали о паркет и плелись,пошатываясь. Машку сзади всех вел, придерживая, тот военный вбелом халате. Навстречу классу попалась странная парочка:горбун, который проверял на честность, и с ним гибкий тонкийчеловек в мягком сером костюме, круглолицый и круглоглазый.Проходя мимо, этот человек сказал горбуну: «Покушал любимый. Тыпогляди, Федор, от сарделек одни шкурки остались…» — на чтогорбун зашипел и заозирался.- Ты видел? — прошептал Толик.- Кого? — не понял Руська.- Ты что, не знаешь, кто это?- Который?- Ну не горбатый же.- Нет. А кто он?- Это же кошачий бог!Руська оглянулся, но никого в коридоре уже не было.В столовой их рассадили за столы по восемь человек, иофициантки в белых передниках и наколках стали разливать суп.Суп был страшно вкусный, только слишком горячий. На второе былочто-то тоже вкусное, но как оно называется, Руська не знал.Потом принесли компот и мороженое. Мороженое Руська уже елековырял, засыпая. Кошачий бог, думал он, надо же…В автобусе Руська уснул. Разбудила его Галя Карповна.Оказывается, всех развозили по домам, и больше того — завтра науроки можно не ходить, и еще больше — мама или папа могутзавтра не идти на работу, вот талон на отдых, передай им…Руська не помнил, как добрался до кровати. Он спал, ему снилсяпочему-то кошачий бог, как он долго и тщательно вяжет оберег,надевает на шею, оглядывается через плечо, хитро подмигивает иделает Руське «козу». Как он сказал? Сад… сер… седельки?Что такое седельки? Надо будет спросить… Потом присниласьмама, она сидела у стола и плача, втыкала булавку в какую-тобумажку. Мама очень боялась, но все равно втыкала и втыкала.Потом сожгла бумажку на огне. Мама, позвал Руська, но вместомамы подошел кошачий бог и сказал: гордись, теперь ты настоящийпионер. Почему галстук красный знаешь? Это цвет крови,пролитой… — сказал Руська и испугался чего-то. Правильно,сказал кошачий бог, вот смотри: он сжал галстук в кулаке, изакапала кровь. Мама! — опять позвал Руська, открой, откройглаза, сказала мама, скорей открой! Руська открыл. Завешеннаягазетой, горела лампа, и за столом сидели отец и тетя Люба,Машкина мама.- Ты пить хочешь? — спросила мама.- Пить, сказал Руська. — Да, хочу.- Сейчас… мама налила из чайника воды в стакан, поднеслаРуське ко рту. Руська жадно выпил.- Русланчик, — спросила тетя Люба, — как ты себячувуствуешь?- Ничего… сказал Руська. — Голова только болит… итошнит везде.- А Машеньку в больницу забрали, — сказала тетя Люба. -Так ей плохо было, так плохо…- Он у нас герой, — сказал отец. — Он у нас выносливый…- Все обойдется, Люба, — сказала мама. — Бывает…- Да обойдется, конечно… я, что ли, сомневаюсь…Вдруг что-то звонко хрустнуло, мама вскрикнула. Отец,сердито ворча, встал, стряхивая с ладони осколки стекла — ивдруг быстро-быстро закапала кровь.- Это не я! — испуганно сказала тетя Люба.- Ясно, что не ты, — отец, держа ладонь перед собой, какполную до краев чашку, пошел к рукомойнику. — Какая из тебяколдунья…Мама помогла ему промыть руку, перевязала чистойтряпочкой.- Может, в больницу сходишь? — сказала она. — Уколсделают.- Да ну, — отмахнулся отец. — Заживет, как на собаке.- Пойду я, — сказала тетя Люба. — Хорошо с вами…- Куда ты торопишься, — сказала мама. — Чего тебе тамодной делать?- Спать лягу. Завтра с утра — в больницу, кровь дляМашеньки сдавать…- Слушай, Люба, — сказал отец, — если надо будет — я ребяторганизую. Ты говори, не стесняйся.- Спасибо, Петя. Сказали, пока хватит…Она ушла. Отец налил себе чаю в новый стакан. Сквозьповязку проступило яркое пятно.- Давай поворожу, — сказала мама. — Кровь остановлю, да изаживет скорее.- Хочешь на работу меня завтра выгнать? Шучу, шучу.Руська, что ты?..- Ничего, — сказал Руська. — Просто смотрю.Следующий день был длинным и скучным. Руська пыталсячитать, играть с отцом в шашки… Хотелось не то чтобы спать -а просто лечь и отвернуться от всего. К вечеру рука отцаразболелась, он дождался, когда вернется с работы мама, и пошелв больницу. Мама села чистить картошку. Руська лежал и смотрелна нее. Ему почему-то вспомнился кошачий бог, как он вяжетоберег, надевает его, оглядывается через плечо…- Мама, — сказал Руська. — А знаешь, я там подумал, чтобыон показал «козу» — и он показал…Мама поняла все сразу.- Ты никому не говорил? — прошептала она. Губы у неепобелели.- Н-нет… испугался Руська.- Никому никогда не говори! — мама оказалась вдруг возлеРуськи, схватила его за плечи. — Никому и никогда! Даже папе!Забудь! Забудь навсегда, чтобы никто-никто… потому что иначевсем конец: тебе конец, нам с отцом, дяде Косте с тетей Валей,их Женечке и Оксане… ты меня понял? Ты понял, да?- По-онял… — прошептал Руська и вдруг заплакал. — Мама,мама…- Я твоя мама! Ах, боже ж ты мой, вот несчастье, вотнесчастье…Пришел отец, сказал, что рану почистили, положили мазь идали освобождение до конца недели.- Вы что, поссорились? — спросил он, приглядываясь кзареванным лицам Руськи и мамы.- Нет, все в порядке, — сказал Руська. — В шашки ещесыграем?Они сели играть, и отец проиграл четыре партии подряд.- Рука сильно болит? — понимающе сказал Руська.- Разве это боль, — сказал отец странным голосом. — Это неболь…- Мужчины, ужинать! — позвала мама.- Иди, — сказал отец, — это тебя…Руська вернулся в школу через три дня. Машка пролежаланеделю в больнице, потом еще неделю дома и, наконец, появилась- бледная и худая. А Толик все не приходил и не приходил, апотом Галя Карповна сказала, что он перевелся обратно в старуюсвою школу. Адреса его никто не знал, а с’ездить в ту школу -отвезти марки, ну, и все такое — Руська так и не собрался.Венька стал часто болеть и его забрали из школы.Этим все кончилось.© Copyright Андрей Лазарчуктут
Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельцов авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
